Бернар (Депардье) и Катрин (Ардан) живут в браке тридцать лет и давно не занимаются сексом. Почему – неизвестно: оба супруга сохранили физическую привлекательность (по крайней мере, в своей возрастной категории), оба испытывают очевидную тягу друг к другу. Но таковы условия предложенной игры, и приходится их принимать.

Однажды Бернар забывает дома свой мобильный телефон. Катрин не может устоять против соблазна прослушать и слышит женский голос, который благодарит ее мужа за прекрасную ночь, проведенную вместе с ним. Дождавшись возвращения супруга, жена задает ему прямой вопрос, и Бернар спокойно признается, что время от времени у него бывают приключения, но это ничего не значит для их брака.

Хотя ничего нового Катрин не узнала – не думала же она, что такой мужчина будет годами выдерживать сексуальный пост? – она очень разволновалась, пошла бродить по городу, оказалась в ночном баре с девицами легкого и нелегкого поведения и наняла одну из них, Мадлен (Беар), чтобы та под именем Натали соблазнила Бернара, вступила с ним в связь и подробно описывала ей то, чем они занимаются.

Соответственно, оставшуюся львиную часть фильма занимают встречи Катрин с Мадлен-Натали и детальные отчеты шлюхи о проведенных встречах, которые остаются за кадром, поскольку режиссер задался (задалась) целью не сообщать зрителям больше, чем знает главная героиня. Тем самым в фильме устанавливается контрапункт между зрительным целомудрием и слуховым бесстыдством, а его наглядный семейно-консервативный вектор (брак все же устоит) скрещивается с неявно-деструктивным, косвенно свидетельствующим о пользе внебрачных связей.

Вообще-то, французы (и пока только французы) умеют говорить в кино о сексе без эвфемизмов и в то же время без грубости, однако для русского языка скрупулезность докладов Натали-Мадлен представляет тяжкое испытание: лексика и синтаксис явственно перенапрягаются, воспроизводя то, что по-французски звучит вполне естественно. Впрочем, любопытна сама борьба формы сексуальной речи с ее содержанием.

Фанни Ардан – превосходная лицедейка, и наблюдать за ее лицом, где отражаются и сменяют друг друга чувства, вызываемые словесными экзерсисами наемницы, весьма интересно. Точнее говоря, удовольствие от просмотра складывается по меньшей мере из четырех моментов: смешанного с раздражением удовольствия от речи, удовольствия от созерцания лиц каждой из актрис (которые сами явно получают удовольствие от процесса) и удовольствия-неудовольствия представлять себе то, о чем говорится. В связи с этим грех в очередной раз не вспомнить старый анекдот про публичный дом, где клиент мог выбрать, что делать – обладать, наблюдать за обладающим или наблюдать за наблюдающим, причем последнее оценивалось а наибольшую сумму. Добавим также пятый пункт – удовольствие от ожидания, чем закончатся три линии, составляющие стороны любовного треугольника.

Актерская задача Беар проще, чем у Ардан, и в то же время рельефнее, поскольку раскладывается на два плюса, подчинения и господства – ее героиня предоставляет своей клиентке сексуальную услугу (нечто вроде «секса по телефону») и в то же время властвует над ней, поскольку именно ее слова вызывают на лице конфидентки бурю эмоций. В этом удовольствии от властвования есть нечто потаенное – что именно, прояснится лишь в самом конце фильма, хотя насмотренный зритель почти наверняка сообразит раньше.

Слушая псевдо-Натали, Катрин провоцирует в себе несколько чувств. Во-первых, она отождествляется с воображаемым телом женщины, совокупляющейся с ее мужем, и получает от этого сексуальное удовлетворение. Но заведомая неполнота и ущербность этого отождествления доставляют ей боль. Во-вторых, она испытывает влечение к этой шлюхе, раскованной в той же мере, в какой закрепощена она сама (несмотря на свою профессию гинеколога – или благодаря оной). Короче говоря, Мадлен-Натали и Катрин представляют собой виртуальный (полнота этой виртуальности обнаруживается в финале) садо-мазохистский биполь, честь открытия и экранного воплощения которого принадлежит г-же Фонтейн.

Стоит обратить внимание также на то, что «Натали» перекликается с романом Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн», герой которого подсматривал за своей женой, принимавшей любовников. В отличие от фришевского персонажа, Катрин не только не подсматривает, но даже не подслушивает, а просто слушает. Ходячий афоризм «Мужчина любит глазами, женщина – ушами» получил необходимое завершение, хотя неясно, могли бы порноаудиокассеты иметь такой же спрос у женщин, как порновидеокассеты – у мужчин. Что касается самого фильма, который в конечном счете следовало бы определить как невинно-порнографический, то его европейский прокат и относительный успех – сравнительно с копеечным бюджетом, львиную долю которого составили гонорары трем исполнителям – представляются завидными до такой степени, что хочется встать в позу Белинского из ужасающего фильма Козинцева «Белинский» и голосом буревестника ляпнуть что-то вроде: «Вот как надобно снимать кино, господа российские режиссеры!».

Виктор МАТИЗЕН
"Русский курьер"