ПИТУ / ЖЮДИТ : Сара, тебе должно быть сейчас двадцать шесть лет…

САРА: Двадцать пять. (Спохватившись.) Извините, мама, привычка.

ПИТУ / ЖЮДИТ : В твоем возрасте пора уже отказаться от театра и искать достойную работу.

САРА : Прекрасно, Питу. Моя жизнь касается только меня, мама, это все, что у меня есть.

ПИТУ / ЖЮДИТ: Я охотно оставляю ее тебе. Но что станет… что станет…

САРА: (страдая) Мой малыш.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Да, этот малыш, здесь, в этой колыбели, что с ним станет?

САРА : Мама, герцог де Линь обожает меня.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Да, но этот кутила, этот бельгиец, этот «бельгийский денди», будет ли он любить незаконнорожденного малыша?

САРА : Мама, я говорю вам, что он меня любит.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Та-та-та ! Он его признал, но он его не принял. Аристократия легко падка по части кувырков за кулисами. Для воркования ты всегда найдешь тенора; но романс – это уже совсем другая песня! Твой герцог поменяет свое мнение, как только он вернется в свою семью. Он сотрет следы твоего макияжа со своей манишки. Он уберет следы твоего сына со своего герба.

САРА : Браво, Питу! А теперь: «Я пожертвовала моей молодостью, я погубила свое здоровье...»

ПИТУ / ЖЮДИТ : Да знаю, знаю. Не торопите меня. Я пожертвовала моей молодостью, я погубила свое здоровье, я отдала последнее и лезла вон из кожи, чтобы обеспечить моим двум дочерям достойную жизнь.

САРА : Хоть раз в жизни будьте честны, мама, и скажите, что вы все отдали ради Жанны. И никогда ради меня. Чтобы моя сестра Жанна имела достойную жизнь.

ПИТУ / ЖЮДИТ : А почему нет? Жанна никогда меня не оскорбляла, она – она никогда мне не сопротивлялась. Бедная малышка всегда нуждалась в большем уходе, она была такой хрупкой. Ты же всегда была сильной, слишком сильной. Жанна не обладает твоим темпераментом. Впрочем, слава Богу, и твоим недостойным эгоизмом.

САРА : (смеясь) Давай, Питу, не будешь же ты утверждать, что это не доставляет тебе удовольствия!

ПИТУ : Мадам, если вы все время меня перебиваете, как вы хотите, чтобы я продолжал это кривлянье?

САРА : (борясь со смехом) Я сожалею, Питу, сожалею... Продолжайте, мама, продолжайте, пожалуйста.

ПИТУ / ЖЮДИТ : (импровизируя, лишь бы что-нибудь говорить) Ты, Сара, ты – алтарь с шипами, на котором мое сердце кровоточило в первый раз, и на котором оно кровоточит все время. Святая Дева была бы еще более несчастна, если бы у нее была дочь. Особенно старшая дочь! Если бы ты только меня уважала, если бы ты только меня слушалась…

САРА : Если бы я вас слушалась, мама, то Жанна и я, мы обе стали бы двумя идеальными копиями вас самих. Прекрасный ансамбль на комоде – фарфоровая кокотка со своими двумя маленькими последовательницами? Очаровательные предметы, сделанные для роскоши, которые ждут, когда же ими будет манипулировать и восхищаться достойный владелец. Какая судьба!

ПИТУ / ЖЮДИТ : Ты забываешь, что говоришь со своей матерью. И ты могла бы, по крайней мере, предложить мне прохладительный напиток в такую жару.

САРА : Налейте себе сами!

ПИТУ / ЖЮДИТ : Есть ли у тебя чай?

САРА : (с улыбкой) Нет. Только алкогольные напитки.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Тем хуже. (Питу устремляется к столику на колесиках и наливает себе. Сара веселится, видя, как он пользуется ситуацией.) Шерри?

САРА : Нет, спасибо.

ПИТУ / ЖЮДИТ : (пьет и обмахивается) Та-та-та, моя маленькая Сара, если Париж иногда развлекался твоими приступами гнева на сцене или в личной жизни, я не принадлежу к тем, кто смеется. Ты с самого рождения показывала себя нелепой, взбалмошной, капризной, всегда в поиске нереальной мечты.

САРА : Мама.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Ты ошибаешься во всем. В жизни. В мужчинах. Я пыталась вмешаться, исправить твои ошибки, мне даже удалось представить тебе подходящую партию, что было не просто…

САРА : Да, в пятнадцать лет вы кинули меня в объятья месье Баренца. Очень подходящая партия: большой, весь волосатый. Никогда не видела такого волосатого мужчину. Мамонт ему бы позавидовал. У него волосы были чуть ли не под ногтями.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Возможно. Но какой счет в банке!...

САРА : Он производил ковры. Из своих волос, это точно.

Питу / Жюдит безнадежно вздыхает, делает несколько шагов и пускается в длинный патетический монолог.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Все врачи советуют женщинам в возрасте избегать алкоголя, сладостей и чрезмерного катания на лошади, оно может повредить позвоночник. Мои врачи мне рекомендуют просто избегать мою старшую дочь.

САРА : Да, мама, пой свою песню, ты пришла только за этим. (Подсказывая.) «Жертва».

ПИТУ / ЖЮДИТ : Жертвы! Отступала ли я перед жертвами? Ни перед одной! Никогда! Но чего ради? Бессильная, я наблюдала, как ты становишься существом непокорным, неистовым, с резким голосом, с жестким еврейским профилем – это не твоя ошибка, уверяю тебя в этом, но ты могла бы быть сдержаннее. Видела ли ты, на кого ты похожа со своей шевелюрой и худобой? Большая мочалка, надетая на палку! Что за идея пойти на сцену? Откуда эта страсть ко всему, что пачкает? Зачем было выбирать порок? И, заразив, вовлекать мою бедную маленькую Жанну, мою малышку, моего ангела в свою отравленную струю? Бедная малышка, которая не смогла устоять, она такая хрупкая, такая нежная

САРА : Остановитесь. Остановитесь. Теперь нормально. (Отчаянным жестом она указывает Питу на папку и карандаш. Он понимает, оставляет роль Жюдит и бежит к столу, чтобы записывать. Сара смотрит на солнце…) Да, моя сестра стала алкоголичкой. Когда она говорила мне: «Сара, в моих глазах крутится карусель», я знала, что она опять смертельно пьяна. Моя мать обвиняла меня в этом. «Твоя сестра никогда не пила, пока ты не стала таскать ее с собой в твои безумные бесконечные турне, в Нью-Йорк или Бог знает куда!» Я не хотела ее увозить. Но она так хныкала, так сгущала краски, считая, что я боюсь брать ее с собой, потому что она моложе и красивее, что я уступила. Я дала ей несколько реплик, несколько париков, несколько костюмов, чтобы она могла переодеться в актрису. Она стояла, в панике, без голоса, без выражения, на фоне декораций; можно было подумать, что она обречена на роль статуи. Но я не учила ее пить. Нет. Я научила ее маскировать бессонные глаза и распухшие черты с помощью краски. Но я не учила ее пить, мама. Напротив, я ненавижу слабость, не важно у кого. Может быть, я отвела взгляд. Да. Может, я позволила этому случиться. Да. И даже, может быть, была рада, что это произошло. Да. Потому что я ее ненавидела, мою сестру Жанну, я ненавидела ее с рождения. Однако именно ты привила мне эту болезнь, мама, ты, которая тряслась над Жанной, как над своим сокровищем, массировала ей лицо сметаной, покупала ей самые красивые платья, выбирала ей лучшие места для каникул. Она имела право на все. Я же - ни на что. Я зубами и когтями пробивала себе дорогу в Консерваторию, чтобы там остаться. Я мечтала о невозможном, поскольку ты совсем обо мне не думала. Я поднималась совсем одна на подмостки, в то время как ты, Жанна и твои элегантные месье, вы краснели при упоминании моего имени. Потом вы насмехались. Я все еще слышу ваш смех. Ваш сарказм - для меня это было, как удар кнута - но это заставляло меня идти вперед. «Можно походить на еврейку и быть красивой», говорила мне ты, показывая на мою сестру. «Или можно походить на еврейку и выглядеть еврейкой», добавляла ты, смотря на меня. От кого ты ее родила, мама, эту Жанну, что она так на тебя похожа? Тот же нос, та же кожа, тот же рот. Отлитая в той же форме из фарфора. Мне же ты дала только твои глаза. Два глаза. Не больше. Остальное мне пришлось придумывать. Потому что публика подобна тебе, мама, ужасная публика требует красоты. Тогда, перед моим зеркалом, каждое утро, каждый вечер я создавала женщину, я придумывала себя: идеальные губы, ровные зубы, ровный цвет лица, пышная грудь со светло-голубыми прожилками. Я кормила людоеда, мама, я кормила его согласно его аппетиту, у публики огромная глотка, ненасытный желудок бедняка. Она хочет все, ей все нужно, я все ей отдала, мое здоровье, мое сердце, мою старую плоть, постоянно изобретаемую заново. Все. (Пауза.) Не так ли, мама? Не так ли, Питу?

Питу прекращает неистово строчить и поднимает голову.

ПИТУ : Я кто из этих двоих?

Сара смотрит на него. Пауза : Питу.

Питу листает папку и достает лист. Он быстро читает ее.

ПИТУ : «В течении более пятидесяти лет Бернар отдавала публике всего мира движения своей души, биение своего сердца, слезы своих глаз, сыграв более ста двадцати пяти различных ролей.»

САРА : Что это за бред? Вы говорите обо мне, как о национальном памятнике.

ПИТУ : Я всего лишь цитирую саму Мадам.

САРА : Немыслимо. Это я говорила о «движениях»?

ПИТУ : Слово в слово. На прошлой неделе, 7 августа 1922 года. Я классифицировал это на букву О, в «Определения».

САРА : Хорошо. Я не так глупа, как на прошлой неделе. Хорошая новость. Вы можете классифицировать это на букву П, в рубрике «Прогресс». (Пауза. Она смотрит на солнце.) Хорошо, на чем мы остановились?

ПИТУ : Мадам, пора ужинать.

САРА : Я не голодна.

ПИТУ : А я да.

САРА : Продолжим. Вернитесь к вашей роли, Питу.

ПИТУ : Сжальтесь!

САРА : Вы очаровательны, восхитительны, когда вы изображаете мою мать, да, великолепно, за исключением этого следа чернил на лбу, который не соответствует персонажу.

Питу, раздосадованный, поворачивается к ней спиной, энергично оттирая лоб.

САРА : Ну вот, я вас обидела. Мне жаль. О, Питу, вы наводите меня на мысль о тех маленьких зверьках, которых находишь на пляже во время отлива, и которые, по словам доктора Маро, не имеют нервной системы, хотя они сворачиваются, меняя цвет от прикосновения. Я очень вас люблю, Питу.

ПИТУ : (раздраженно) Спасибо, Мадам. Я знаю.

САРА : На самом деле очень.

ПИТУ : Мадам всегда мне это говорит, когда я не желаю ее слушать.

САРА : Прекрасно. Тогда начнем. Что вы говорили, мама? (Питу колеблется. Она бросает на него властный взгляд.) Да, мама?

Питу перевоплощается в Жюдит, хватая свой веер.

ПИТУ / ЖЮДИТ : Та-та-та, Сара, пришло время тебе меня послушать. Тебе двадцать шесть лет и…

САРА : (пораженная новой идеей) Нет, мне одиннадцать лет.

ПИТУ : Одиннадцать?

САРА : Давай, Питу, нужно следить.

ПИТУ : Но вам еще никогда не было одиннадцать лет до сегодняшнего дня. Я не знаю, как я должен…

САРА : Моя мать была одна и та же во всех возрастах.

ПИТУ : Мне не удается поверить, что вам одиннадцать лет.

САРА : Мне одиннадцать. А вам, мама, двадцать лет.

ПИТУ : (размышляя) Я была очень молодая мать.

САРА : Мы стоим перед высокой серой стеной. Вверху: серые деревья. Вверху еще: серое небо. Господь никогда не устает придумывать декорации. Мама помещает меня в монастырь, на Гран-Шамп, она избавляется от меня, от моей неблагодарности, от моих вспышек гнева. Она больше не выносит, что ее любовники смеются и шутят со мной между двумя дверьми, щекоча меня. Она боится конкуренции, которую я ей составляю, если только она ее не желает и не отодвигает меня, чтобы продать в один прекрасный день как можно дороже. Она оставляет меня на сестер милосердия, чтобы они исправили мой характер. «Сделайте ее более послушной.» Я плачу. (Она закрывает глаза рукой и рыдает как ребенок.) Я все еще слышу ее сквозь слезы. Она объясняет мой безнадежный случай матушке Святой Софии, главной в монастыре. Она ноет, жалуется, она неистощима. Да, да, ничто меня не спасло. Она говорит. (Поворачивается к Питу как тигрица.) Она говорит!

ПИТУ : Говорит о чем? Я никогда не запирала мою дочь в монастыре, я не знаю, что говорить.

САРА : Хорошо. Вы не любите этот персонаж. Я вас понимаю. Забудем о нем. Вы больше не моя мать.

ПИТУ : Слава Богу.

САРА : Вы матушка Святая София из монастыря Гран-Шамп.

ПИТУ : Нет!

САРА : Да. Наденьте эту шаль.

ПИТУ : Нет! (Сара накидывает ему шаль на голову и плечи.) Это несправедливо.

САРА : Это идеально.

ПИТУ : Почему я никогда не играю мужчин?

САРА : В монастыре?

ПИТУ : Садовник. Почтальон.

САРА : Матушка Святая София. Великолепная. Светящаяся. Возвышенная. Лазурная. Она немного хромает, но таким возвышенным образом.

ПИТУ : Не мог бы я снова изображать вашу мать?

САРА : Слишком поздно. Она уже уехала. В своей огромной черной коляске. Слышен шум колес по мощеному двору. Маленькая Сара одна, рыдает, объятая страхом перед этой высокой седой женщиной, которая говорит хриплым голосом, как звук кружки, брошенной в каменную стену. Вы пытаетесь меня успокоить, ободрить. Все, что было для меня на земле привычно, исчезло одновременно с этой черной коляской. Вы берете мою маленькую ручку, которая дрожит в вашей большой серой и шершавой руке. (Она хватает руку Питу.) Вы говорите со мной...

Питу входит в роль скрепя сердце.

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Мадемуазель Бернар, вам одиннадцать лет.

САРА : (оставляя его руку, безнадежно) О Господи!

ПИТУ : Мадам?

САРА : Почему вы всегда начинаете разговор, сообщая возраст вашего собеседника? Этого не делают даже в самых плохих театрах.

ПИТУ : Я не драматург.

САРА : Что сказала бы матушка Святая София в этих обстоятельствах?

ПИТУ : Я редко навещаю сестер милосердия, Мадам.

САРА : Думайте. Начинайте.

ПИТУ : Я стараюсь.

САРА : Мне одиннадцать. Моя мать только что меня оставила. Я плачу горькими слезами.

Питу приближается.

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Мадемуазель Сара... вас... вас... вас... вас не мучает жажда, дитя мое?

САРА : (в изумлении) Жажда?

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Да. Подойдите же к краю колодца выпить немножко чистой воды...

Он приближается к столу на колесиках и наливает в стакан алкогольный напиток. Он протягивает его Саре.

САРА : Нет, матушка. Я не хочу пить. Я в горе. (Питу допивает свой стакан. Сара изображает отчаяние.) Утешьте меня, преподобная мать.

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Я слушаюсь только Бога, дитя мое.

САРА : Питу! (Она снова становится маленькой девочкой.) Мне одиннадцать. Я плачу в темном углу.

Она рыдает. Питу робко приближается.

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Мадемуазель Сара!

САРА : Что? В чем дело?

ПИТУ / МАТУШКА СВЯТАЯ СОФИЯ : Мадемуазель Сара, вы... вы... вы... вы плачете в вашем уголке, как я вижу?

Сара в ярости поворачивается, Питу бросает шаль и удаляется.

ПИТУ : Хорошо, я плохой актер. Очень плохой. Я не могу, не могу. Я прекращаю.

САРА : (после тяжелой паузы, принимается тоже кричать) Отлично. Я тоже прекращаю. Уберите от меня эти бумаги! Сожгите их!

Она хватает записи и яростно разбрасывает их. Питу застывает на месте.

ПИТУ : Нет. Только не это. Нет.

САРА : К чему все это, эти газетные купюры, эти цитаты, приглашения, эти крупицы моей жизни? Нелепо! Смешно!

ПИТУ : Пожалуйста, остановитесь!

САРА : (продолжая) Остановиться, именно этого вы от меня хотите, все вы. Чтобы я оставалась лежать здесь, как старая ящерица, искалеченная и бессильная.

Питу пытается перекрыть голос Сары, стуча веером по столу.

ПИТУ : Нет! Нет! Нет!

САРА : Чтобы я растянулась и позволила исчезнуть тому, что осталось в теле от тепла, чтобы встретить холод.

ПИТУ : Нет! Нет! Нет!

САРА : Холод и темнота. Темнота? Никогда!

ПИТУ : Нет! Нет! Нет!

САРА : Никогда! Я не прекращу никогда! Я больше не буду ни спать, ни есть, но я буду всегда здесь, живая! Вопреки всему!

ПИТУ : Нет! Нет! Нет!

Питу продолжает кричать, тогда как Сара замолчала. Он осознает это. Он также замечает, что превратил веер в лохмотья. Пауза.

САРА : Этот веер был подарком, Питу. Мне его подарил в садах Трокадеро во время Универсальной выставки 1878 г. император Цейлона. (Пауза.) Он стоил трех лет работы тридцати двух буддистских монахов. Тридцати двух. Тысячи часов и дней, чтобы выгравировать, покрасить, расписать, отчеканить, отполировать. Тридцать два монаха. Они останавливались, только чтобы молиться или поститься. Они занимались только этим в течение трех лет, Питу.

Пауза. Питу с осторожностью кладет веер, затем опускается, чтобы собрать записи, которые Сара разбросала. Он раскладывает их в синей папке.

ПИТУ : Я больше не знаю, где была моя голова, климат этого острова вреден для моей поясницы.

САРА : Цейлонские монахи не несут ответственность за вашу поясницу.

ПИТУ : Воздух с побережья вызывает у меня аллергию. И каждый раз, когда я чихаю, это разжижает мои мозги.

САРА : Должна ли я платить за разжижение ваших мозгов, Питу?

ПИТУ : Я буду играть матушку Святую Софию.

САРА : Нет. Я закрою глаза.

ПИТУ : Хорошая мысль. Мы вернемся в дом и...

САРА : Нет.

ПИТУ : Хотите ли вы, чтобы я снова поставил пластинку?

САРА : (отрицательно качая головой) Я бы хотела получить мой зонтик.

ПИТУ : Сейчас.

Он направляется к дому.

Продолжение