9 сентября 1983 года Франсуа Трюффо написал друзьям несколько писем. «Критики опередили медиков лет на двадцать, шутил он в одном из них. – Уже после моего второго фильма они утверждали, что его мог снять только человек, у которого не все в порядке с головой».

Завтра Трюффо предстоит серьезная операция на мозге. А ведь еще месяц назад он чувствовал себя прекрасно, они с Фанни даже сняли на лето домик в Нормандии. Фанни Ардан беременна, а Трюффо уже перевалило за пятьдесят, и две его взрослые дочери восприняли новость в штыки. Но Франсуа не собирался ни перед кем оправдываться. Трюффо казалось: рождение этого ребенка станет новой вехой в его жизни. У него будет настоящая семья и такая любовь, о которой он всегда мечтал... Но однажды в его голове словно что-то взорвалось.

С тех пор под черепом почти все время фонтаном билась боль. Она заставляла его морщиться, и оттого казалось, что на высоком лбу появляются все новые и новые морщины. Трюффо массировал затылок, погрузив пальцы в темную, хотя и начавшую заметно седеть шевелюру. До семи лет он был коротко стриженным, на манер Жанны д''Арк, блондином; его дразнили Мотыльком. Теперь, наверное, волосы сбреют...

Если он умрет, что будет с ребенком? Операция требуется срочно, отношения с Фанни официально не оформлены, а признать младенца до его появления на свет французский закон не позволяет. При сложившихся обстоятельствах любая другая женщина решилась бы на брак, но не Ардан. Самостоятельная и независимая, она строила свою жизнь, не принимая во внимание нормы общепринятой морали. «Мне нравятся большие семьи, но не супружеские пары, — призналась Фанни в начале их знакомства. — Любовь должна быть настоящей, без кольца на пальце. Получить благословение кюре — словно подписать контракт на увязание в болоте. Не стоит жить вместе, если не хочешь разрушить чувства».

В принципе Франсуа был с этим coгласен. Приятно сохранять свободу, ходить друг к другу в гости (благо оба жили в 16-м округе Парижа), назначать свидания... Они часто завтракали вместе в кондитерской на углу улиц Марбёф и Робер-Этьен — это было его излюбленное местечко. Во всем, что касалось привычек, Трюффо был страшно консервативен. Не любил новых блюд, предпочитая быстро проглотить дежурный бифштекс с горчицей в знакомом месте; старался ходить одними и теми же маршрутами; возвращаясь домой, обязательно выгружал содержимое карманов. Годами был верен одному модельеру (сначала Лапидусу, затем Кардену); не шил на заказ, поскольку не выносил прикосновений закройщиков. С Фанни было легко: она не таскала его по магазинам, музеям и всяким там туристическим достопримечательностям — ее это тоже не интересовало. Их любимым занятием были походы в кино, чтение или слушание современной музыки — оперу Франсуа не жаловал. Что может быть лучше, чем вечер на диване с книгой или пластинкой?

Впервые он увидел Фанни как раз сидя на диване. В один из декабрьских вечеров 79-го Трюффо, по обыкновению, читал, как вдруг его внимание привлек низкий женский голос, донесшийся из динамиков телевизора. Показывали какой-то сериал. Франсуа пленили глубокие черные глаза и чувственный рот героини. Это была любовь с первого телевзгляда.

Через несколько дней, набравшись смелости, он разыскал актрису, о которой в те дни, казалось, говорила вся Франция, и назначил ей встречу в своей студии. Фанни вошла, одетая в короткое красное облегающее платье, в туфлях на высоченных каблуках, с гривой тугих кудрей, и ощущение чего-то дикого, необузданного заставило его, знаменитого режиссера, затрепетать перед начинающей актрисой. «Я бы хотел снять вас в моем новом фильме, — запинаясь произнес он. — Вы... э-э... согласитесь пообедать со мной, чтобы обсудить детали?» За обедом, плавно перешедшим в ужин, Трюффо рассказывал о замысле новой картины; она по его просьбе — о себе...

Фанни говорила живо, с юмором, и перед ним, как в кадре, вставали картины ее детства и юности. Вот ее отец-полковник, военный атташе, переезжает с семьей из Швеции в Монако, чтобы стать советником личной охраны принца Ренье. Там в ходу традиционные аристократические ценности: частные школы, уроки верховой езды, балы. Какое удовольствие во время танца заставить сбиться самодовольного кавалера! В 20 лет она учится в университете на факультете политологии, не без умысла выбрав для диплома тему «Сюрреализм и анархия». Но курсы драматического искусства (Фанни пошла на них в начале 70-х просто так, из любопытства) положили конец буржуазному будущему.

На съемках «Соседки» она, казалось, горела странным романтическим огнем; жар ее души и тела чувствовали все на площадке: от партнера Депардье до оператора, сумевшего передать это ощущение на пленке. Тайные запретные встречи, ставшие сюжетом картины, захватили Ардан и Трюффо наяву. Они встречались в загородных ресторанчиках, где на втором этаже обычно имелись комнаты «для отдыха». Однажды ночью ему безумно захотелось ее увидеть. Франсуа схватил такси, хотя его квартира находилась всего в сотне метров от отеля, где жили артисты. Фанни не удивилась, будто ждала его. «Ни с тобой, ни без тебя», — прошептала она последние слова фильма, крепко обняла, и... вытолкнула за дверь. В пустом холле гостиницы Франсуа чуть не налетел на припозднившегося Депардье, и сердце упало: теперь Жерар поймет, что он среди ночи был у Фанни! Завтра об этом узнает съемочная группа. Прощайте, все усилия по сохранению тайны!

Но Депардье не придал значения ночной встрече: эка невидаль — режиссер завел шашни с актрисой!

Однако для Трюффо это были не шашни. Похоже, на этот раз он влюбился всерьез. Он заводил романы с актрисами на съемках каждого фильма, но они быстро обрывались. «Ты чертовски обаятелен, пока снимаешь, а когда работа заканчивается, становишься скучен и невыносим, — как-то упрекнула его одна из бывших возлюбленных. — Ты постоянен даже в своем непостоянстве».

...Он родился 6 февраля 1932 года, был сразу отдан кормилице и до трех лет вообще не видел мать. 19-летняя Жанин де Монферран, невысокая пухлая брюнетка, родила его, как сообщалось в метрике, «от неизвестного отца». Бабушка, строгая католичка, дважды спасла Франсуа жизнь: первый раз — отговорив дочь от аборта, второй — забрав внука к себе, когда в три года он едва не умер от истощения в чужой семье. К тому времени непутевая Жанин успела выйти замуж за Ролана Трюффо — доброго малого, одержимого, как и она, альпинизмом. Молодые люди познакомились в Парижском альпийском клубе, вице-президентом которого был отец Жанин, совершили пару совместных восхождений, и Ролан Трюффо усыновил ребенка сексапильной брюнетки, даже не видя младенца. Неизвестно, как сложилась бы судьба Франсуа, если бы остался в живых его младший братик — тот умер в двухмесячном возрасте. Жанин больше не могла иметь детей и вдруг осознала, что у нее остался единственный сын, нелюбимый и нежеланный. О тайне своего рождения Франсуа узнал случайно — еще подростком, когда однажды с какой-то целью рылся в документах.

Мальчик рос хилым и болезненным, без конца страдал отитами. Жанин поручила заботы о ребенке матери, а сама ходила в кино, по театрам и регулярно ездила в горы. За воспитание сына она принималась лишь во время редких визитов к родителям, в основном заставляя Франсуа доедать до конца положенную порцию. Однажды его стошнило прямо в тарелку с чечевицей, мать раскричалась, назвала хитрым упрямым мальчишкой, поругалась с бабушкой, разрыдалась и ушла, хлопнув дверью. В наказание Франсуа лишили сладкого. Расстроенный мальчик сидел на кухне за столом, складывая хлебные крошки в причудливые узоры. Дэвиду Копперфилду и Козетте было еще тяжелее, утешал себя Франсуа, зато потом они нашли счастье.

Ему было десять лет, когда бабушка умерла, и Жанин пришлось забрать сына к себе. Вот когда Франсуа в полной мере ощутил свою ненужность. При Жанин мальчик большей частью молчал, потому что мать раздражал даже звук его голоса. Порой она с фальшивой лаской звала его «мой малыш», но через минуту уже обзывала «маленьким кретином» и гоняла, как слугу. В узкой прихожей небольшой квар¬тирки Ролан соорудил для сына кровать, которая днем убиралась с помощью специального механизма. Отец очень гордился своим инженерным сооружением и не подозревал, что это шаткое ложе, доставляло Франсуа сущие мучения на протяжении пяти лет.

Каждый год с наступлением лета родителей начинал мучить вопрос: «Что делать с парнем?» Подразумевалось — куда бы его сплавить. Каникулы Франсуа проводил то в лагере, то в деревне у родственников. Несколько раз он оставался совсем один на Рождество — родители с друзьями встречали праздники в горах. «Ты сможешь делать все что захочешь. Здорово, правда? — торопливо говорила мать, положив на комод немного купюр. — Сходи в кино или купи себе новую книжку». Франсуа согласно кивал, чувствуя себя жутким лицемером.

Поначалу он еще пытался завоевать материнскую любовь. Когда предки в очередной раз потащились в эти чертовы горы, Франсуа к их приезду покрасил стены и двери, починил электропроводку, надеясь порадовать родителей. Отец лишь присвистнул от удивления, реакция же матери была более красноречивой: «Придурок, никто не просил тебя этого делать!» — сердито процедила она, оглядев квартиру.

Франсуа не говорил об этом Фанни. Зато он смешил ее рассказами о том, как посмотрел первые 200 фильмов в своей жизни, экономя на завтраках и прогуливая школу. Живот сводило от голода, страха, чувства вины и одновременно... восторга. Бывало, ему удавалось посмотреть два фильма в день: отец с матерью уходили в театр, а Франсуа украдкой бежал в соседнюю киношку. Ему хотелось проникнуть внутрь каждого фильма, стать одним из его героев, поэтому мальчишка всегда садился в первый ряд, поближе к экрану. Увы, иногда приходилось уходить, так и не узнав, чем закончилась картина — к приходу родителей он должен был лежать под одеялом!

Трюффо рассказал Фанни и о своей первой любви — так, словно это был сценарий фильма. Четырнадцатилетний Франсуа писал Лилиан безрассудно смелые письма, незаметно опуская их в карманы девочки, а однажды даже поцеловал ее на лестнице. С грустной иронией описывал он свою безответную любовь к другой Лилиан, из-за которой Трюффо даже резал вены, но утаил от Фанни, что параллельно с возвышенными чувствами его жизнь разнообразила вереница мимолетных Моник, Шарлотт и Мирей.

Каждому человеку хочется, чтобы его любили; у Трюффо эта потребность превратилась в манию. Он жаждал обольстить всех девушек и женщин. А любовь почему-то ускользала, перекочевывая потом в сценарии и растворяясь в кадре. Любой теперь может видеть его складную кровать в «400 ударах», первый поцелуй — в «Карманных деньгах», чулки шиншиллового оттенка на тоненьких подвязках, которые он когда-то покупал любовнице, — в «Нежной коже»... Однако не всем можно поделиться. Он краснел от стыда, вспоминая, как дважды лечился от сифилиса. Первый раз постыдную болезнь обнаружили у него в колонии для несовершеннолетних — отец сдал его туда за то, что Франсуа воровал деньги из дома и наделал кучу долгов, пытаясь открыть киноклуб. Второй — в психушке после... трибунала. Очарованный романтикой военной службы, Трюффо пошел добровольцем в армию, но, столкнувшись с реальностью, бежал. Из госпиталя его выпустили с формулировкой «демобилизован по причине неустойчивости характера».

Продолжение